«Да, и такой, моя Россия,

                               Ты всех краёв дороже мне…»

                                                 Александр БЛОК

КУПОЛА БОГОЯВЛЕНИЯ

                 поэма

                         ГОРОД

                      «Нет, не с пролитой крови начат город, -

                       С улыбки начинался Ярославль!»

                                                  Евгений Савинов

О, древний град! О, город юный!

Ты красоты и мощи сплав,

Тебя под гуслей голос струнный

Воздвиг на Волге Ярослав.

Тебе, тебе с лесной опушки

Уже вторую тыщу лет

Звонкоголосые кукушки

Шлют свой бесхитростный привет.

Ты мой форпост, моя обитель,

Где негасим и ярок свет,

Я твой солдат, твой покровитель,

Твой летописец и поэт.

И пусть я родом из деревни,

Но заявить сегодня рад:

Люблю тебя, мой город древний,

Люблю тебя, мой юный град!

Люблю тебя без глупой лести

За непокорную главу,

За то, что мы с тобою вместе

В тревожных снах и наяву.

Люблю за храм Ильи Пророка,

За церковь Спас на Городу,

За то, что мне простил до срока

Грехопадений череду.

За купола Богоявления

Люблю тебя, мой город-храм,

За первое стихотворение

И на душе последний шрам.

Я не любить тебя не в силах,

Здесь мой театр, мой институт,

Здесь на родительских могилах

Цветы неяркие цветут.

Я знаю, самым высшим саном

Вознаградит тебя судьба.

Медведь-защитник с протазаном

Глядит уверенно с герба.

Стою под Знаменскою башней, -

Песчинка, слабый человек, -

И вижу новь и день вчерашний,

Грядущий век, и прошлый век.

Отсюда, с этого Монмартра,

С киосков, с выставки картин

Ты раскрываешься, как карта,

Мой светлый город-исполин.

Твои теснины и просторы

Я знаю все наперечёт.

И день, и ночь под светофоры

Река машинная течёт.

Люблю смотреть на эти реки,

На их стальной водоворот…

А вот от Власьевской аптеки

Иван Захарович идёт.

- Взираешь, как на инородца! –

Весь облик Сурикова строг.

- А что, «Рябина»-то, поётся?

- Поётся, как же!

- Дай-то Бог!

Пожали мы друг другу длани

И разошлись, - гуляй душа…

А вот с букетиком герани

Идёт мужчина не спеша.

Подходит. Трефолев? Конечно! –

Минут, примерно, через пять

Мы попрощались. Он неспешно

Пошёл «Дубинушку» писать.

Вдруг слышу речь: - Без выкрутасов

Глаголом надо жечь сердца!..

Неужто – он? Ну да, Некрасов,

Журит какого-то юнца.

- Изведать надо быт крестьянский!..

Тут я заметил четверых:

Сурков, Ошанин, Марк Лисянский,

И с ними Маша Петровых.

Глаза печальны, лица строги,

В упор вопросы задают:

- Ну, как «Землянка»? Как «Дороги»?

А «Гимн Москвы» ещё поют?

Я им сказал, что с колыбели

Поёт их каждый божий день

У нас народ, - повеселели,

Сошла с великих ликов тень.

Иду по улице Тверицкой,

Мне мил и дорог сей маршрут,

Здесь Константин Бальмонт с Лохвицкой

И Михаил Кузмин живут.

Рукою машет из окошка

Мне Каролина Карловна:

- Зашёл бы, что ли, на немножко

Поговорить, испить вина!

С поэтом Павловой подолгу

Я раньше сиживал, но тут

Я тороплюсь, мне через Волгу

Переправляться, люди ждут.

Зашёл в кафе, там – братский ужин, -

И вновь известных земляков

Я вижу: Волков, Опекушин,

Толбухин, Блюхер, Ушаков.

Берггольц с Агашиной и Розов

Зовут Доронину к себе,

Та к ним садится без вопросов,

К своим собратьям по судьбе.

Подходит Валя Терешкова,

Ей непривычно быть одной:

- Друзья, бокал поднять готова

За вас и город наш родной!..

Спустилась тьма на древний город,

В мой юный город ночь пришла.

За воротник прокрался холод…

- О, как мне эта ночь мила!

Савинов!

- Здравствуйте, дружище!

Уж извините старика,

Через опушки и огнища

Я шёл сюда издалека.

Всё дело в том, что здесь девчонка

Жила когда-то, и она,

Как ярославская сторонка,

Была красива и стройна.

Ты спой мне, тёзка, песню эту,

А я подпеть тебе готов, -

Поэту, русскому поэту

Нельзя без песен и стихов!..

Мы разошлись часа в четыре –

На пару дней? На год? На век?..

Мне стало жаль, что в этом мире

Так хрупок телом человек.

И вдруг на северо-востоке

На чутко спящие поля

Златые брызнули потоки,

И улыбнулась им земля.

И я увидел весь свой город,

Увидел, словно первый раз,

Как он величественен, молод,

Красив и в профиль, и анфас.

И почему-то вспомнил детство –

Стога, колодезный журавль…

Всего одно лишь знаю средство

От всех невзгод – мой Ярославль!

                    ДЕТСТВО

                        «Если есть где-то сердце России,

                         То стучит оно здесь испокон»

                                                      Владимир ЖУКОВ

Я в этой жизни всё приемлю:

Жару и холод, тьму и свет,

Цветы и камни, небо, землю…

Мне завтра – сорок девять лет.

Когда последней шаткой сходней

Пойду, - сгребу остатки сил

И буду этот мир господний

Благодарить за то, что жил.

Перекрещусь на город древний,

На Параскеву, на Илью.

Последний раз пройду деревней,

Воды колодезной попью.

Перекрещусь три раза кряду

На летний дождик, на мороз,

И на могильную ограду

У трёх задумчивых берёз.

Я удержу сознаньем слёзы,

Но сердцем слёз не удержать…

У той, что выше всех, берёзы

Я вижу вновь отца и мать.

Отец – в солдатской гимнастёрке,

На маме – кофточка в реглан.

А там, за ними, на пригорке

Стоит вихрастый мальчуган…

Да, были старые часовни,

Напоминавшие калек,

И сеном пахнущие дровни,

И в дёгте ступицы телег.

Был долгий путь за керосином,

Был финский ножик на ремне,

Стрельба из лука за овином,

И игры в жёстку на гумне.

Я помню всё: как спозаранку

Бежал вприпрыжку к пастухам,

Как с дядькой Мишей драли дранку,

Как стригли шпоры петухам.

Как в пасху пьяная бабёнка

С забавным именем Фома

Так напоила поросёнка,

Что напугалась и сама.

Потом смеялись больше года, -

Так ведь и было отчего…

Турнепс с чужого огорода

Казался слаще своего.

На Спасов день и на Успенье,

На Троицу и на Покров

Поры военной поколенье

Больших наламывало дров.

Дрались, чем попадя, ребята:

Кто пряжкой жахнет, кто колом,

Кто длинной ручкой от ухвата,

Кто цепь возьмёт, а кто и лом.

Подравшись, пили самогонку,

Курили крепкий самосад.

Однажды мне, ещё ребёнку,

Налили граммов пятьдесят.

Два дня крутило и вертело,

Болел от вывертов живот.

Отец сказал: «Питьё – не дело,

И до добра не доведёт!»

А был Покров, мой день рожденья.

Когда утихла муторня,

Пришло под вечер сообщенье,

Так удивившее меня.

Иван Михайлович Опарин,

Ветврач, сказал, даря цветы:

«В один день с Лермонтовым, парень,

Имеешь честь родиться ты!»…

А дни, как ангельские птицы,

Летели, крыльями шурша.

И стала рваться за границы

Родных полей моя душа.

Меня вперёд толкали ветры,

Летящие с седых морей,

И расступались километры

Вокруг провинции моей.

До слёз любил я «поголовье»

Коров, телят, овец и коз.

А лес любил такой любовью,

Что целовал стволы берёз.

Любил умчаться за грибами

В свои заветные места,

Налимов голыми руками

Ловил у старого моста.

Я бегал в школу на уроки

За пополнением ума

Под стрёкот взбалмошной сороки,

Которой кличку дал – Кума.

Я приближался к ней с частушкой,

Где мне хотелось полетать,

Она была моей подружкой

И в снег, и в дождь, и в тишь да гладь.

Что – девять лет? – совсем мальчишка,

По всем параметрам – малец,

Но одноствольное ружьишко

Уже доверил мне отец.

И я чуть свет с собакой Люткой,

Покинув душный сеновал,

Ходил за зайцем и за уткой,

Но только «ноги убивал».

Зимой однажды встретил волка,

От страха – двинуться не мог,

Забыв, что рядом одностволка,

Потом – в деревню со всех ног.

Десятилетним мальчуганом

Я всей округе был знаком, -

Не стал отпетым хулиганом,

Но слыл большим озорником.

«Опять пошёл, как чёрт по бочкам! -

Бранилась мать. – Запру в подвал!»

Зато учительским сыночком

Меня никто не называл.

Тонул, но спас какой-то парень…

Я помню тот печальный год:

В апреле – в космосе Гагарин,

А в мае – полный разворот.

«Мы едем в город… Жить… Так надо!»…

Прощай, колодезный журавль,

Прощайте лес, поля и стадо,

Я уезжаю в Ярославль!

Прощайте, клёны и берёзы,

Прощайте, школа и река,

Свои непролитые слёзы

Не покажу я вам пока!

Прощай, сорока-белобока, -

Другой мальчишка через год,

Сбежав с последнего урока,

Тебе частушку пропоёт!

А я вернусь ещё, приеду,

На все вопросы дам ответ!

…В Покров, пятнадцатого, в среду

Мне стукнет сорок девять лет!

              ТВОРЧЕСТВО

                           «Не знаю сам, что буду петь,

                             но песня зреет…»

                                                 Афанасий ФЕТ

Читатель мой добросердечный!

Над лошадьми расправив плеть,

Я мчал по жизни быстротечной,

Желая многое успеть.

Моя дороженька в начале

Была спокойна и светла,

Но утолить тоски-печали

Она, такая, не могла.

И понесло меня, как щепку,

Среди теснин, ущелий, гор.

Но, наконец, побитый крепко,

Я всё же выплыл на простор.

И, обхватив башку руками,

Поникнув ею ниже плеч,

Вдруг ощутил, что лишь стихами

Смогу я душу уберечь.

Я погрузился в поиск слова,

Явив настойчивость и прыть,

Но Ольга Павловна Крылова

Не позволяла воспарить.

И всё же творческие силы

Мне всколыхнула не она, -

Та – оттащила от могилы,

Отбив у водки и вина.

Я шёл неведомой дорогой,

Искал свой жанр, манеру, стиль

И видел, как мой стих убогий

Летит в редакциях в утиль.

Я рисовал в стихах овины,

Стога и золото осин,

Но вовсе не было причины

Воскликнуть: «Ай да сукин сын!»

От оплеух, шлепков и ссадин

Я не сломался, не угас,

И постепенно путь был найден –

Через Голгофу на Парнас.

Парнас в тумане и поныне,

Зато Голгофа позади.

И устремив свой взор к вершине,

Я приказал себе: иди!

Летели дни, я постепенно

Вникал в «святое ремесло»…

Хочу признаться откровенно –

С учителями повезло.

Не утаю, имел уроки

От зубоскалов-поваров,

Вовсю советовавших строки

Печь на подобие блинов.

И не прошла их школа даром:

Примерно, год, а то и два

Считал коммерческим товаром

Святые русские слова.

Кому не лень, мне рвали шкуру,

Плевали сзади на сюртук,

А я играл в литературу,

Не замечая стрел вокруг.

Я ловко плёл венки сонетов,

И был весьма большой сюрприз,

Когда на конкурсе поэтов

Завоевал я первый приз.

Я был подобен скалолазу,

Одолевающему склон.

Слагались вирши по заказу –

От свадеб и до похорон,

От рядовых до генералов,

От мэров и до слесарей, -

Не жизнь, а шторм в двенадцать баллов

В одном из северных морей.

Порою душу с потрохами

Штормяга этот вытрясал,

Но «паровозики» стихами

Я никогда не называл.

Я помню трепет и волненье,

Когда, родив двенадцать строк,

Вдруг понял: это – вдохновенье,

И ниспослал его мне Бог.

Поосмелев, расправив плечи,

Я резво двинулся в народ:

Концерты, творческие встречи,

Восьмое марта, Новый год…

Я шёл на эти выступленья

С большой охотой каждый раз.

И взлёты были, и паденья,

И боль, и творческий экстаз.

В одном салоне на «пятёрке»

От уважаемых гостей

Подвергся я такой литпорке,

Что нынче слышу свист плетей…

Слетали гонор, самомненье,

Крикливость, спесь, тщеславный зуд, -

И понял я: стихосложенье –

Не развлечение, а труд.

Боязнь студийных микрофонов

Тактично, вежливо помог

Преодолеть А.П.Платонов –

Эфирный ас и Педагог.

Но я был, в сущности, мальчишкой,

Весьма уверенным в себе,

Поскольку с каждой новой книжкой

Ждал изменения в судьбе.

Но ничего не изменялось,

Всё также день сменяла ночь…

Тоску, отчаянье, усталость,

Не подпуская, гнал я прочь.

Однажды, как бы ненароком,

Один талантливый худрук

Сказал: «Не тщитесь быть пророком

В своём отечестве, мой друг!»

Остыв немножко на морозе

Той мудрой фразы худрука,

Я посвятил полгода прозе,

Пока не дрогнула рука.

Пока поэзии богини

Не посетили вновь меня.

И я зажёг дрова в камине,

И мы присели у огня.

И поклялись всегда быть вместе,

Не разлучаться и тогда,

Когда девятым валом мести,

Сметая всё, придёт беда.

Или когда хула с наветом

Затмят собою белый свет,

Я поспешу к ним за советом

И мне они не скажут «нет».

Я заявил, что нашим узам

Ничто на свете не грозит.

А раскуражившимся музам

Поставил вежливо на вид.

Напомнил им о дисциплине,

О том, что можно, что нельзя…

Я полагаю, что отныне

Мы неразлучные друзья!..

                   СОН

                      «И скажет Лермонтов тебе у входа:

                      «Вы меня поняли, как никто…»

                                                Евгений ЕВТУШЕНКО

Стою один на остановке,

Как мистер Армстронг на Луне,

И вдруг в замурзанной спецовке

Подходит… Лермонтов ко мне.

От удивленья и волненья

Я онемел, а он изрёк:

- У нас ведь завтра день рожденья,

Купить бы надо пузырёк!

Он начал хлопать по карманам,

Ругая власть, автобус, ночь,

Затем сказал: - А не пора нам

Пройтись немного? Ты не прочь?..

Шагаем бодро по Свободе –

Аптека, цирк, универсам…

- Вот мой Евгений на свободе! –

Смеётся Лермонтов, а сам

Спешит к железному киоску,

Берёт вина: - Для куражу!

Сегодня в стельку буду, в доску!

А ты поддержишь?

- Поддержу!..

Заходим в дом, квартира – «двушка»,

На стенах – шашки, мундштуки,

В углу – персидская подушка…

- Что, нагулялись, мужики?

Как с неба – юная бабёнка,

Причём – красавица, из прим.

И вновь поэт смеётся звонко:

- Мой шестикрылый Серафим!

Сидим втроём, трещат поленья,

Камин-очаг наводит грусть.

- Я ваши все стихотворенья

С рожденья знаю наизусть!

- Читать не надобно сегодня! –

Сказал хозяин, хмуря глаз.

- На всё есть волюшка господня,

Не до поэзии сейчас!

Я не боец, рождён не хватом,

Мне трудно спорить с веком зла.

Вчера один редактор матом

Послал… Такие вот дела!

- Что вы сказали? Матом? Вас?

Тогда скорее одеваться!

Сию минуту, сей же час –

На Богдановича, шестнадцать!

Поэт остался недвижим,

Лишь улыбнулся чуть устало,

А «шестикрылый Серафим»

Вздохнула так, что сердце сжало.

Поэт – конфузливо: - Нет-нет,

Я не обиделся, но всё же

С весёлым именем Поэт

Нельзя расстаться нам, не гоже!

Ведь лишь ему Всевышний дал

Беречь, спасать людские души…

Но жлоб взошёл на пьедестал

Над всей шестою частью суши.

Я у-ста-рел!.. А молодёжь

Меня давно уже забыла…

Нет, на стихи не проживёшь! –

Опять смеётся:

- В плавках сила! –

Металлургический гигант

Мне стал Голгофой и Парнасом,

Ну, а за творческий талант

Не купишь даже хлеба с квасом!

- Товарищ Лермонтов, эх вы! –

Реву, как барс в горах Тибета.

- Вы стали жертвою молвы,

Восстаньте против мнений света!

Смелей, я тоже офицер,

Мы завтра ваши все проблемы…

- Да не могу я про трансферт

И про секвестр слагать поэмы!..

Ну что тут скажешь – гений прав!

Встаю: - Но есть ещё другое:

Есть плеск волны, есть шелест трав,

Есть Пушкин, Бах, Бетховен, Гойя…

При слове «Пушкин» - встал поэт,

И «Серафим» вскочила тоже.

- Уж два столетия, как нет,

А он всё ближе и дороже!

Он залпом выпил свой стакан,

И загрустил, и стало видно,

Как он красив, как гибок стан,

И как… И как ему обидно!

- Налей-ка, Настенька, вина,

Пусть озарится новым светом…

- Голубчик, - молвила жена, -

Прошу закончить вас на этом!

- Прости, мон шер, я виноват,

Тогда возьми-ка мандолину

Да спой про розовый закат

И про безмолвную равнину.

Напомни, как кремнистый путь

Блестит в лучах звезды далёкой,

Ещё, мой ангел, не забудь

Нам спеть про парус одинокий.

Мы будем слушать в тишине

Твой голос нежный и хрустальный…

- Не по-ой, красавица, при мне

Ты пе-есен Грузии печальной…

- Ах, Пушкин, Пушкин!..

В этот миг

Меня толкнули резко в спину.

- О чём задумался, мужик? –

Спросил подвыпивший детина.

Неделикатный этот слон

Был в старой выцветшей спецовке.

…Ах, боже мой, какой был сон,

Осенний сон на остановке!

                    СТАРИКИ

                    «Я возвращуся к вам, поля моих отцов…»

                                                            Евгений БАРАТЫНСКИЙ

Порвав с деревней пуповину,

Я полюбил другой простор,

Но городским наполовину

Себя считаю до сих пор.

Иду по улице Свободы –

Как будто Тойминой плыву,

Купил рубашку в Доме моды, –

В такой бы мне ловить плотву.

Так и живу. Но половины,

Бывает, сходятся в одно,

Когда на риги да овины

Смотрю в вагонное окно…

А вот и станция. К платформе

Старик подходит не спеша:

- Ну, как делишки-то?

- Всё в норме!

- А похудел ты, мил-душа!

- Толстеть-то некогда, к тому же

Я по характеру спортсмен!

- Ну, это, слышь ты, и не хуже!

А как насчёт зарплаты, цен?

- Да цены – что, а вот зарплата…

- Но ты ещё ведь и поэт, -

В газете вижу – то стишата,

То книжку выпустил на свет!..

За любопытство дядьку Колю

Не осуждаю, через час

Наговорится старый вволю

И будет всё тип-топ у нас.

«Тип-топ» - такая приговорка

У дядьки Коли с давних лет.

…Дорога – змейкою с пригорка.

Вот и деревня. В окнах свет.

- Встречай пропавшего-то, Марья! –

С порога грянул Николай,

- Для поцелуев нынче стар я,

А ты уж, это, налетай!

Прижался телом к бабке Мане,

И слёзы брызнули из глаз.

- А я уж думала - обманешь,

Не залетишь и в этот раз!

- Ну хватит, хватит, птичье племя,

Чего зазря мочить глаза! –

Старик, почёсывая темя,

Присел в углу под образа.

Винишку оба были рады.

Дед Николай надел пиджак,

Где были все его награды.

- Стопарь-то хлопнешь, али как?..

Текут часы за разговором.

- Что в городу-то, много дел?

- Скажи-ка лучше, что с Трезором?

- На той неделе околел!

Хворал, бедняга, ровно сутки,

Потом преставился без мук.

- А кем приходится он Лютке…

Кем приходился то есть?

- Внук!

У бабки Мани взгляд печальный,

Дрожат и голос, и губа.

- Слыхала, будто ты начальник?

- Нет, баба Маня, не судьба!

- И слава богу, ну их к шуту,

Вон, поглядишь, так жуть берёт…

- Не по тому ты, мать, маршруту

Людей уводишь от забот!

Дед Николай достал газету,

Потёртый выцветший кисет.

- Хотел, однако, бросить к лету,

Да силы воли, видно, нет!

- Тебе бы лучше бросить водку! –

У бабки Мани строгий вид.

- Нет, под ненастную погодку

Стопарь-другой не повредит!

- А как ты хошь на восемь тысяч

Прожить-то, старый ты нахал?..

Старик, огонь пытаясь высечь

Из зажигалки, проворчал:

- А, проживём, не то бывало,

Всё будет, старая, тип-топ…

Ты принесла бы лучше сало,

А то жуём один укроп!..

Дед Николай, чадя махрою,

Достал пакет какой-то: - Слышь,

Сейчас секрет тебе открою,

Держись за то, на чём сидишь!

Смотрю на выцветшие снимки,

В свой пятьдесят девятый год:

Валерка, я, Алёна, Димка –

Неунывающий народ.

- У Алки – трое ребятишек,

Валерка – в городе, завхоз,

Ты написал штук десять книжек,

А вот у Димки – перекос!

Не видел трезвым уж полгода,

Жену оставил, обормот,

С тех пор, как выгнали с завода,

Без перерыва пьёт и пьёт.

Вчера опять поставил брагу,

Да не удержится и дня…

- Устала я, пойду прилягу,

А вы уж тута без меня!

Перекрестив нас, бабка Маня

Ложится тихо на диван.

- Нет, надо жить не хулиганя,

Да не хвататься за стакан!..

Гляжу на дедовы медали,

Маршрут войны: Москва – Белград.

- Что, постелить на сеновале?

- Где не постелешь, буду рад!..

Угас, растаял день осенний,

Всё небо в звёздном серебре.

Да, «Анну Снегину» Есенин

Писал, наверно, в сентябре.

Такой бодрящей душу силы

В другое время года нет.

В России, только лишь в России

Родиться мог такой поэт.

И забродили в сердце строки,

И запросились выйти вон…

…А может, не было сороки,

А то, что было, только сон?

Где сорванец с двумя вихрами,

Куда унёс его Пегас,

В каком подъезде или храме

Стоит он в этот поздний час?

Где ходит он по белу свету,

С кем говорит, с кем пьёт вино?..

Дороги к школе больше нету,

Поскольку школы нет давно.

Блестит под звёздами бетонка,

Стоят безмолвно тополя.

Не спит родимая сторонка,

Болеет отчая земля.

И эта хворь родной землицы

Идёт за мной повсюду вслед.

- Старик, а где мне помолиться?

- А прямо здесь! – ответил дед.